Великая французская певица Эдит Пиаф, кумир многих поколений, все детство провела во мраке – она была слепой. "Незрячее детство" во многом сформировало характер Эдит. Этому печальному факту ее биографии мы обязаны рождением неповторимой личности Эдит Пиаф", – считает наша собеседница, московский специалист, кандидат искусствоведения Нина Алексеевна ИВАНИЦКАЯ.
В одной популярной песне Эдит Пиаф есть такие слова: "Она была вся черная от грехов…" Их певица считала автобиографичными. Эдит Пиаф появилась на свет на тротуаре, воспитывалась на улице – "Моя консерватория – это улица. Мой ум – это интуиция". Не знала семьи и материнской любви, с тринадцати лет зарабатывала деньги пением на самых грязных площадях, ночевала в дешевых гостиницах. Ее жизненный путь сопровождали частые депрессии, веселье сочеталось с обильными возлияниями, нередко утро начиналось похмельем. Это не делает Эдит Пиаф менее великой, хотя вряд ли беспорядочная жизнь певицы заслуживает подражания. Однако раннее детство Эдит Пиаф сопровождалось заболеванием, которое закончилось исцелением, что случается в редчайших случаях. До семи лет Эдит Пиаф была слепой.
Девочке было чуть меньше четырех лет, когда врачи поставили страшный диагноз – полная врожденная катаракта обоих глаз. Неизвестно, правда, была ли она врожденной. Ребенок робко ориентировался в мире. Ее малоподвижность и любовь к одиночеству окружающие, среди которых не было отца и матери, объясняли странностью и замкнутостью. К двум годам стало абсолютно ясно, что девочка слепа. "Я ничего не видела, и у меня появилась привычка ходить, выставив руки вперед, чтобы оберегать себя, – я обо все ушибалась. Мои пальцы стали необыкновенно чуткими. Я различала на ощупь ткани, кожу. Я жила в мире осязания, звуков и слов", – вспоминала Эдит.
Мнение врача было категоричным: "Шансов избавиться от слепоты нет". Однако прописал лечение ляписом и промывание глаз родниковой водой. Певица вспоминала, что ляпис страшно жег глаза, они слезились. Малышка стойко терпела, потому что очень хотела видеть. Она даже просыпалась ночью, чтобы проделать процедуры самостоятельно. Днем же она часами сидела на маленькой скамеечке с тряпичными куклами на коленях. "Я их не видела глазами, но старалась увидеть руками". Через звуки, ощущения и запахи крошечная Эдит познавала мир. "Я всегда считала, что период жизни во мраке дал мне способность чувствовать не так, как другие люди. Много позднее, когда мне хотелось полнее понять, услышать, "увидеть" песню, я закрывала глаза". Когда ей только исполнилось семь лет, бабушка повезла ее в собор, "к чудодейственной иконе Святой Терезы", в город Лизье. В соборе они провели весь день.
Через некоторое время Эдит прозрела. Это было воспринято как чудо, и в него Эдит Пиаф верила всю жизнь, поклоняясь Святой Терезе. Современная медицина считает, что это был случай рассасывания катаракты в период человеческого роста. Такие примеры известны науке, хотя и встречаются чрезвычайно редко. Она прозрела, когда сидела за пианино, и первое, что она увидела, были клавиши. Когда она выбежала на улицу, ее поразило безграничное голубое небо. Всю жизнь она считала, что голубой цвет – символ радости и приносит ей счастье. А счастье не может быть постоянным, поэтому голубое она надевала очень редко, в самые восторженные минуты жизни. Когда читаешь воспоминания об Эдит Пиаф, то поражаешься ее удивительной способности восхищаться.
Она, пережившая чудо прозрения, верила в необъяснимое, сверхъестественное. Неоднократно она попадала в автокатастрофы, и первое, что слышали ее друзья, которым она звонила из госпиталя: "Не переживайте. Все прекрасно, я осталась жива…". И лишь потом шел перечень переломов, ушибов и сотрясений, полученных в результате аварии. Темнота для Эдит Пиаф оставалась символом сосредоточенности, самоуглубленности и… творчества. На сцену она всегда выходила в черном платье. "Черное – элегантно, темнота заставляет работать воображение…". Ее сценический образ не только передавал, но и формировал стиль времени – цвет лица бледный, тонкие дуги темных бровей и яркие губы.
Челка была густо намылена и "приклеена" ко лбу. "Мой стиль – минимум косметики. Лицо должно быть обнаженным. Я отдаю его публике, как возлюбленному". Черное – свято и принадлежит сцене, а в жизни Эдит Пиаф нередко одевалась, как на карнавал: пышные складки, мелкие оборки, кричаще-яркие цвета, не всегда сочетаемые с точки зрения "благородного вкуса". И самым главным в сценическом облике Эдит были необыкновенные руки. Легкие, взлетающие, как перышки; поразительно гибкие, почти гуттаперчевые кисти; красноречивое немногословие жестов – руки "открывали" мир, о котором она пела. Почти как в годы слепого детства… Из воспоминаний сводной сестры: "Когда она брала человека за руку – то тепло доходило до глубины сердца. Она умела говорить руками. Каждый жест был полон смысла".
Неустойчивое зрение осталось на всю жизнь и зависело от настроения и внутреннего состояния. И Эдит Пиаф вывела свой "закон здоровья", наивный, но не бессмысленный: "Злиться нельзя, это вредно для здоровья! Именно поэтому на свете столько обреченных. Когда ты злишься или сердишься, то начинаешь болеть…".