Почему мы болеем?

Владимир Гурболиков работает в православном журнале «Фома» первым заместителем главного редактора. Несколько лет назад он серьёзно заболел. К счастью, недуг, которого все боятся, удалось победить. Вот его размышления о том, почему мы болеем и где искать поддержки в это трудное время. И что ему открыла болезнь.

— Владимир Александрович, вы испугались диагноза?

— Когда диагностируют «рак», спокойно отнестись к этому сложно. Я испытал смешанные чувства. С одной стороны, пугала перспектива предстоящего тяжелого лечения и того, что придется резко поменять весь свой привычный распорядок. Но, как человек верующий, я ощутил и радость надежды на будущую жизнь, к которой получаю возможность таким образом подготовиться.

— От домашних скрывали?

— Нет, сразу рассказал обо всем и дома, и на работе, которую, насколько возможно, продолжал в больнице, куда ребята из редакции приезжали. Мы проводили летучки, обсуждали очередной номер журнала. При том, что самочувствие бывало разное. Мне сделали операцию, потом был курс химиотерапии, и оставалась весьма вероятной угроза рецидива.

— Трудно было решиться на операцию?

— Я не решался, а следовал рекомендациям врачей. Придя в онкодиспансер, обратил внимание на то, что стены вокруг него заклеены объявлениями о заговорах, чудо-методиках, которые вылечат за неделю. Столкнулся и с брошюрами, якобы изданными по благословению православных старцев, где говорилось: не нужно прибегать к традиционному лечению — лучше воспользоваться особыми диетами и услугами целителей. Чем больше изучал эту литературу, тем очевиднее становилось, что это дорога в никуда. Чего стоит тот же «способ избавления от рака путем приема подсолнечного масла с водкой». И таких рецептов, выдаваемых за монастырские и одобренных старцами, сколько угодно. К православным старцам это так называемое «целительство» не имеет абсолютно никакого отношения.
Онкология заметно продвинулась вперед, химиотерапия гораздо легче переносится, чем прежде. Хотя, возвращаясь после такого сеанса домой, я зашел на рынок и ощутил буйство тамошних запахов, крайне неприятных. Так что теперь отлично представляю, что такое токсикоз при беременности.

— Как складывались ваши отношения с врачами?

— Очень хорошо. Я видел внимание ко всем в нашей палате, о каждом из нас заботились и переживали. Роль врача безусловно огромна и определяет ход лечения, но надо помнить, что наш организм — тайна, и доктор не Господь Бог. Нельзя требовать от него чего-то сверх меры. Должно быть доверие, понимание того, насколько сложная стоит перед ним задача, а не подозрительность. Вообще не надо из-за своих страданий ставить под вопрос взаимоотношения с кем бы то ни было. Наоборот, болезнь, на мой взгляд, остро напоминает нам о том, что с каждым, с кем свела тебя жизнь, ты должен найти возможность любви, а не разногласий. Один дорогой мне человек, москвовед и художник Григорий Стриженов с опухолью мозга попал в Институт Склифосовского, сотрудникам которого хочу низко поклониться. После операции он сказал мне: «Так боялся столкнуться с больничным хамством, но, посмотрев на заботу и труд работников «Склифа», снова поверил в людей».

— Вы анализировали, почему заболели?

— Разумеется, но без интонации обиды и озлобления. Думаю, болезнь далась мне для того, чтобы продолжить путь покаяния. Если понимать его не узко, сводя к исповеди: нагрешил, пришел к батюшке, рассказал о своих грехах, причастился, вышел из храма, и все сначала — по новому кругу. Слово «покаяние» — от греческого «метанойя», что означает перемена себя. Когда, обдумывая свою жизнь, глядя честно на все, что совершил, человек пытается измениться к лучшему. Плодом покаяния является, к примеру, то, что, пережив болезнь, люди стараются поддержать тех, кто попал в беду.

— Молились в болезни больше обычного?

— Молитва, конечно, меняется. Она перестает быть формальной. Это уже совершенно иного уровня разговор с Богом. Не знаю, у всех ли так происходит, но я отчетливо понял: на кого мне еще рассчитывать при крайних обстоятельствах. И родилось ощущение, что протянулся мостик, по которому можно пойти… Молитва стала крепче, серьезнее, теплее.

— Читали специальные молитвы?

— Читал и вспоминал всех людей, с которыми встречался. Произносил собственные слова, но часто брал в руки и Молитвослов. Своих слов не всегда хватает, а там собраны классические молитвы, потрясающие глубиной и выверенностью каждого междометия.

— Как болезнь и выздоровление повлияли на вас?

— Наивно утверждать, что я стал другим человеком, переродился. Ничего сверхъестественного со мной не произошло. Я выздоровел, продолжаю жить дальше, вижу свои глубокие недостатки. Думаю о том, где и как поступаю неправильно. По-прежнему борюсь с собой, страшусь болячек и как огня боюсь лечить зубы. Для верующего человека такие испытания являются частью жизни. Главный урок, который я получил, — жить надо не для себя. Если живешь для себя, то, случись нечто подобное, ты истерзаешь всех вокруг. Мой опыт открыл мне новые грани бытия, я увидел людей в ситуациях, намного более тягостных, чем моя, и то, насколько они отзывчивы и как сильно умеют любить. Открылась по-новому моя собственная семья, стремившаяся всеми силами мне помочь. До слез был растроган, когда узнал, как мои маленькие детки молились за меня, обращаясь к «Боженьке» своими словами. Увидел реальную поддержку, которую оказывают в трудный час в ситуации личной драмы церковнослужители и церковная молитва. Никогда не забуду силу общего моления у иконы «Всецарица» в храме Всех Святых в Москве на территории бывшего Ново-Алексеевского монастыря, где такие молебны проходят регулярно. Было и соборование, после которого мои врачи испытали хорошее удивление, потому что у меня полностью нормализовались анализы. И меня отпустили с Богом без повторной операции. С тех пор я только на всякий случай проверяюсь и слежу за своим здоровьем.

— Узнав, что все в норме, вы почувствовали себя самым счастливым на свете?

— Самое сильное мое переживание связано с Таинством Соборования. Там читаются очень важные фрагменты из Евангелия, включая притчу о добром самарянине, которую каждый, по-моему, должен знать независимо от веры. Чувство, что ты перед неизвестностью и должен быть готов ко всему, в такой момент обостряется, становится более важным, чем любая радостная весть. Мир в душе возникает, когда понимаешь: все от Бога и «будь, что будет».

— Человек глубоко верующий вас поймет. А как быть тому, кто пока ищет веру? Как ему представить, что такое «вечное блаженство», «Царствие Небесное» — где они, кто знает?

— Знают те, кто молится по-настоящему, а не «между делом». Те же монахи, для которых вся жизнь — разговор с Богом. Они соприкасаются с Божьим миром настолько близко, что доказывают своим опытом: Он не выдумка, Он есть. Прикоснуться к вере, миру Небесному можно только через собственный опыт. Если вы никогда в жизни не пробовали сладкое, как вам объяснить, что это такое? Когда речь заходит о блаженстве, о рае, слова меркнут, они тут бессильны, начинаешь представлять цветущий сад, солнце, домики, птичек — в этом появляется некая пошлость, от которой гаснет и сама вера. Не зря в Евангелии Христос об этом говорил притчами, а апостол Павел признавался, что не может человеческим языком передать то, что ему открывалось на Небесах. Но когда подходишь к некоему «порогу», реальность другого мира становится явственной. Ее начинаешь чувствовать и понимаешь, что с душой, с не растерянными главными человеческими чувствами войти туда можно.