Маменькин сынок

Маменькин сынок

Психологи заметили, что среди мужчин среднего возраста сегодня все чаще встречаются «маменькины сынки». Это объясняется тем, что большое количество детей воспитывается без отца или в семьях, где всего один ребенок. Как распознать «маменькиного сынка»? И можно ли построить с ним отношения? Вот история, которую прислала нам читательница из Омска Кира Федотова, с комментарием психолога.

Это был невыносимо скучный отпуск. Все две недели лил дождь. В пансионате жили в основном женщины с одуревшими от скуки детьми и пенсионеры, получившие путевки в собесе. В те редкие дни, когда переставал дождь, я предпринимала недалекие прогулки. И каждый раз рядом со мной неизменно оказывалась юркая сухонькая старушка.

Зоя Петровна была когда-то переводчиком и работала в нашем посольстве в Юго-Восточной Азии. Правда, о стране она рассказывала как-то нехотя и скучно. Зато очень много говорила о своей маме. На нее, как на непререкаемый авторитет, Зоя Петровна ссылалась постоянно: «Мама сказала», «мама считала», «мама утверждала». Это казалось немного странным, ведь моей собеседнице было, наверное, за семьдесят.

Мать и дочь

Своего отца Зоя Петровна не знала. Сколько она себя помнит, мама всегда говорила: «Ты только моя и ничья больше».

Зоя родилась очень слабой. Мама нашла надомную работу, сидела с ней сама. Со сверстниками Зоя не общалась. Мама играла с ней в куклы, а когда девочка подросла, каталась на санках и лепила снежную бабу.

…Первые непонимания у них начались тогда, когда Зое исполнилось пятнадцать лет. Едва кончались занятия, она должна была бежать домой. И однажды, не выдержав, Зоя спросила маму: «Почему мне нельзя вместе со всеми пойти в поход, на дискотеку?» «Знаешь что? — неожиданно резко и холодно ответила мама. — Когда ты была маленькой, я тоже могла бы бегать по танцулькам. Но ты плакала, если я собиралась уходить. И я оставалась дома с тобой».

После школы Зоя поступила в институт иностранных языков. Но в укладе ее жизни мало что изменилось: утром — на занятия, после — сразу домой к маме. Хотя она была общительной девушкой, близких подруг не появлялось. Разумеется, ничего похожего на роман с молодым человеком — тоже. Мама говорила, что мужчина нужен только для того, чтобы завести ребенка.

 Как Зое Петровне удалось его «заполучить» — я так и не узнала. Сама она старательно обходила эту тему, а мне было неудобно задавать вопрос впрямую. Но в 30 лет она родила сына.

Впрочем, что касается вопросов, то тут вообще лидерство принадлежало Зое Петровне. Ее почему-то интересовали самые неожиданные аспекты моей жизни: как я, к примеру, делаю котлеты. Или сколько кладу порошка в стиральную машину.

Чаще всего наши разговоры крутились около ее сына. Я узнала, что он тоже окончил иняз, что был женат, развелся и теперь снова живет с матерью. «Совершенно беспомощный человек, — сокрушалась Зоя Петровна. — Не разогреет даже суп из холодильника! Вот сейчас, уверена, питается одними хлопьями с молоком. Он пропадет, просто пропадет без меня. А мне, сколько еще осталось? Вот если бы нашлась самостоятельная женщина…»

Тут до меня,  наконец, дошло, к чему все эти разговоры о котлетах и стиральном порошке.  Зоя Петровна присматривалась, не гожусь ли я в качестве такой няньки для ее сына. Поняв это, я несколько дней избегала ее общества. Однако одуряющая скука и бесконечный дождь сделали свое дело.

Мать и сын

Однажды в воскресенье он приехал. Плотный, широкоплечий, в прямоугольных очках в темной оправе, Виталий был похож на дом с закрытыми ставнями. Погода, вдруг спохватившись, подарила теплые, ясные дни. И мы шли, уже втроем, наслаждаясь нежарким солнцем. Виталий все время молчал, лишь изредка подавая для приличия какие-то реплики.

Но однажды, когда Зоя Петровна под благовидным предлогом исчезла, он сначала нехотя, иронично, потом все более серьезно стал рассказывать о себе.

— Когда я был маленьким, мне казалось, что весь мир состоит из пожилых женщин. Дома — мама и бабушка. В коммунальной квартире, где мы сначала жили, обитали тоже одни женщины. С ребятами мне дружить не разрешали: «Ничему хорошему они тебя не научат». Нельзя было играть в подвижные игры: «Вспотеешь, потом озябнешь, заболеешь и умрешь».

 Он рос толстым, рыхлым, болезненным мальчиком. Лучшего объекта для дразнилок и придумать было нельзя.

— Мои школьные годы были заполнены кипучей яростью, — вспоминает Виталий. — Я ненавидел всех: одноклассников, учителей, мать, бабушку. Я просто задыхался в объятиях своих родных. Они шагу не давали мне ступить самостоятельно. В прямом смысле. Иду в школу — мать несет рядом портфель и мешок со сменной обувью. Бежим на перемене в столовую, на моем стакане с чаем — пирожок.

Закончилось все это очень плохо. У Виталия произошел нервный срыв.

После этого мама и бабушка стали сдерживать свои горячие чувства к мальчику. Он получил право самостоятельно ходить в школу и общаться с ребятами. Но если Виталий задерживался и приходил домой позже назначенного времени, в квартире его встречал стойкий запах корвалола.

— Влюбился я на втором курсе. Это была удивительная девушка, — вспоминает он. — Она была из того мира, где ходят в походы, сидят у костра с гитарой и ездят на два дня в Питер. Я боялся даже подойти к этой девушке, только на лекциях часами рисовал ее у себя в тетрадках. Поскольку поделиться распирающим меня чувством мне было не с кем, я рассказал все маме.

Что тут началось! Зоя Петровна рыдала: «Вот так растишь, растишь, всю душу вкладываешь, а потом придет какая-нибудь вертихвостка и уведет сына». Его мать  собиралась к декану: пусть, мол, приструнят этих нахалок, которые совращают невинных юношей. О любви пришлось надолго забыть.

Наступил вечер. Зоя Петровна нашла нас в парке и заторопила Виталия: ему пора было возвращаться домой. Мы обменялись телефонами и расстались.

Любовь или курица?

…Он позвонил. И мы встретились уже после моего отпуска, в Москве. Мне было интересно узнать, как же складывалась его жизнь дальше. Ведь Виталию даже удалось жениться.

— В моей ситуации был возможен только один вариант: привести в дом жену и жить с ней на глазах у мамы и бабушки. В 30 лет я женился, в 32 развелся.

— Почему?

— А ты думаешь, легко женщине в доме, где кроме нее еще две хозяйки? Скандалы начались на третий день. Моя жена не так мыла салат, не то молоко покупала, не так заботилась обо мне. Мама и бабушка не оставляли нас в покое даже ночью. То одна, то другая заходили к нам в комнату проверить, не сползло ли с меня одеяло во сне. Жену это приводило в состояние шока.

— Представляю. Но неужели ты не мог запретить это делать своим родным?

— А как? У них на все был один аргумент: «Тебе кто дороже: мать или чужая женщина?» Мы переехали к жене. Но каждую ночь – звонок: умирает то мама, то бабушка. Хватаю такси, несусь на другой конец города, приезжаю — они мирно спят. Я понял, что жизни все равно не будет, и вернулся домой.

Смерть бабушки была катастрофой и для Виталия, и для его матери. Оказалось, что на ней-то держался весь дом. Она ушла, и остались два эгоистичных человека, испытывающих невыносимый страх перед жизнью.

— Я смирился со своей участью, куда теперь денешься. Да, собственно говоря, я уже и не хочу ничего. У меня все есть: мама стирает, убирает, готовит. Общения мне много не надо. Да и вообще, вряд ли кто-то может позаботиться обо мне так, как мама, — размышлял Виталий.

Ему даже в голову не приходило, что в его возрасте пора бы самому брать ответственность за кого-то.

Быстро темнело, хотя было только пять вечера. Мы с Виталием шли мимо музея. Там демонстрировалась выставка европейского рисунка. Я заметила, что у моего спутника в глазах блеснул интерес. «Может, зайдем?» — спросила я.

— Не-ет, — взгляд Виталия потух. — Дело в том, что мы с мамой разморозили курицу. И собирались ее варить. Если я не приду до шести, мама начнет волноваться. Да и курица может испортиться.

И он быстрой деловой походкой направился к метро.

NULL